глава "Вперед к Платону". "Эрос невозможного"

[Kiur]

Русская культура модерна создала свою теорию сексуальности, тесно связанную с идеями символизма. Она восходит к "софийным" исканиям Вл. Соловьева, но наиболее подробно была описана Бердяевым. Крупнейший русский философ столетия рассуждал в 1916 году так. Для нашей эпохи существенно властное чувствование центральности проблемы пола. Пол как бы выявляется, из тайного становится явным. Сексуальность разлита по всему существу человека. Специфически половая функция есть результат дифференциации какой-то общей прасексуальной жизни. Пагубной ошибки было бы отождествлять пол с сексуальным актом. Сексуальный акт победим, но пол непобедим. Половой энергии могут быть даны разные направления, - в частности, она может быть направлена на творчество. Разделение полов есть следствие падения Адама, потому что Адам был андрогином. Софийность человека в русской традиции тоже соответствует его андрогинности. Только дева-юноша, челостный бисексуальный человек есть образ и подобие Божие. Христос тоже был мужедевой. Вся сексуальная жизнь человека есть мучительное искание утерянного андрогинизма. Но соединение в реальном акте призрачно, и за него человека всегда ждет расплата. Поскольку акт конечен и дифференцирован (а должен быть вечным и совершаться андрогинами.), постольку в нем есть дефективность и болезненность. Итак, сексуальный акт внутренне противоречив и противен смыслу мира. Сексуальный акт по существу противоположен гениальности. Творческая стихия подавлена сексуальностью. В самой глубине сексуального акта всегда скрыта смертельная тоска. То, что порождает жизнь, - порождает и смерть.
Удивительно найти у Бердяева очередное направление переделки человека, затрагивающее на этот раз одно из самых базовых его качеств - мужской или женский пол. Мы живем ,писал он, в переходную эпоху, наступает новый природный порядок, в котором творчество должно победить рождение и необходимый для него секс. Рождающий сексуальный акт преобразится в свободный творческий акт. В эту эпоху мирового потрясения стушевываются и смешиваются твердые ранее границы мужского и женского. В эту переходную эпоху мы вправе усомниться в том, не является ли аномалией сам сексуальный акт?
Отметим, что как бы ни относиться к этим рассуждениям, они никоем образом не являются лишь индивидуальными фантазиями Бердяева. Он выражал прозрения и предрассудки, желания и страхи целого поколения или даже целой культуры, и именно поэтому был и сейчас снова стал так популярен в России. Бердяев не претендует на оригинальность и даже старается подчеркивать переемственность своих взглядов...Самое удивительное, что центральный пункт его рассуждений - пафос андрогинности-не вызывает у автора ни тени смущения, и он не делает попыток как-то смягчить его для читателя. Главные для него авторитеты, от Платона до Соловьева, разделяли, по его мнению, идею андрогинности как смысла любви.
И вместе с тем в его философии ощутим личный компонент, давление которого так и не было осмыслено им до конца. "В болезненном и мучительном полусне что-то подымалось из глубин моей природы.., что-то до ужаса неприятное и отталкивающее, - писал молодой философ будущей жене из вологодской ссылки. - С ранних лет вопрос о поле казался мне страшным и важным, одним из самых важных в жизни. С этим связано у меня очень много переживаний, тяжелых и значителньых для моего существования. И всю жизнь я думал, что тут есть что-то мистическое, что пол имеет значение религиозное." И даже более того, он признавался женщине, которую любил, что над ним "тяготеет проклятие половой ненормальности и вырождения".
У этого блестящего мыслителя, прошедшего полный путь от марксизма о экзестенциального и религиозного персонализма и обладающего редким даром соответсвия чувств и слов, мы можем лучше других почувствовать, чем на самом деле мучилось это поколение. Нормальный секс вызывает у Бердяева тот же страх и чувство собственной вины, что и современная ему история. "все отравлены в эту эпоху, все безрадостны, все несчастны, у всех муть в глубине души", - писал он в ноябре 1917 года. "Интеллигенция привыкла исповедовать самые безответственные идеи и утопии, которые никогда не проверялись на жизненном опыте", и, "за экстатические мгновения силы и славы ей предстоит тяжелая расплата".